Ни стыда, ни совести [сборник] - Вячеслав Кашицын

— Ну вот, а я им и говорю — это лажа полная. Ну приедет сюда «Prodigy» во второй раз, ну срубят они бабла… Никитос, ты че? А вот, я про них тебе и говорил. Вон видишь, этот с телкой? Он и есть. Никитос!

Но Никита не отрываясь смотрел на девушку, которая сидела на «Ямахе», обхватив тонкими руками торс затянутого в кожу, в ярком бело-красном шлеме, мотоциклиста.

Что за…?

Только что он видел ее фигуру, лицо — фигура была стройная, лицо смазливое — а теперь на месте девушки была какая-то дымка. Ему показалось, что это длилось несколько секунд — и вот как будто кто-то, как в случае с фотографией, навел фокус: на месте девушки сидела, улыбаясь ему щербатым ртом, скрюченная старуха!

— Извини, — сказал он Гере и сглотнул. — Извини, я сейчас.

Подошел ближе. Нет, все нормально. Галлюцинация. Блин, надо очки срочно. Или линзы… Девушка, смеясь, с полным сознанием своей привлекательности, разговаривала о чем-то со своим другом.

И вдруг — снова! Он увидел нечто странное, пугающее: в мгновение ока девушка превратилась в какое-то облачное тело, которое почти сразу сгустилось — и вот ее лицо потемнело, покрылось морщинами, ноги стали тоньше, волосы поредели, за плечом вырос…

Горб?

— Че, брат, нравится моя телка?

Никита очнулся. Перевел взгляд на белозубо улыбающегося мотоциклиста. Пробормотал что-то.

— Или, может, тачка?

Они расхохотались. Мотоциклист газанул и с диким шумом сорвался с места.

Подошел Гера.

— Ник, да че с тобой? Ты не здоров, что ли? — Махнул бутылкой.

— Я? Я… поеду. Домой. Пора мне.

И Никита стал удаляться по направлению к университету, стараясь не глядеть вокруг.

Катя была дома.

— О, явился не запылился! Че-то рано. Как дела? Как девочки?

Никита, стараясь не глядеть на нее, прошел на кухню. Сел за стол, глядя на недоеденный салат — Катя, кажется, ужинала. На столе лежал учебник по матану и тетрадка с лекциями.

— Че не отвечаешь? Ник, — сказала она вдруг серьезно, усаживаясь напротив него, — нам нужно решить одну вещь. Ну, потому что больше так нельзя. Два года вместе живем. Почему ты на меня не смотришь? Что-то случилось?

Никита взглянул на нее — испуганно, как бы украдкой. Вздохнул. Взглянул еще раз — более долго. И снова вздохнул — теперь уже с явным облегчением.

— Что такое? Не одета? Извини, сам видишь… Суп будешь? Или рыбу? Я тебе тут…

Никита совершенно неожиданно проникся к ней благодарностью. У них обоих сессия, он шатается неизвестно где, а она готовится, да еще и кормить его успевает… Клевая все же девчонка.

— Спасибо, Кать. Я не хочу.

И красивая.

— Нет, ну че ты на меня так смотришь? Говори, что. У Александры Ивановны что-нибудь?

Он помотал головой.

— В универе?

— Нет.

— А что такое?

— Ничего, говорю же.

Катя некоторое время испытывающе смотрела на него.

— Ладно. — Она поковыряла вилкой в тарелке. Подняла глаза. — Ник, давай в июле. Как ты думаешь?

— А не рано?

Все нормально. Это она, его Катя, хоть в трениках и майке, но она…

— А зачем тянуть? Не будем делать никакого праздника. Без пафоса. Пригласим только своих. А?

Молодая кожа. И лицо… да, морщинки есть. На переносице. Но у нее всегда они были — и особенно когда она смеется…

— Ну? Что ты молчишь?

Руки. Ключицы. Крестик на цепочке. Нет, все нормально.

— Ник, да что с тобой?

— Да, Катюш, — выдохнул он. — В июле так в июле…

— Ну вот и хорошо. — Она расплылась в улыбке и, торопливо вставая, переменила тему: — Ну, как у тебя со статистикой? Пойдешь или сразу на пересдачу?

Минус два. Выходя от офтальмолога, Никита испытывал что-то вроде чувства исполненного долга, хотя смутно осознавал, что, возможно, его галлюцинации связаны вовсе не со зрением…

— Сань, привет, — сказал он в трубку, набрав номер. — Слушай, ты свои очки где покупал?

Надо думать о другом. Что он там Катюхе вчера наобещал? В июле? Надо найти какую-нибудь отмазку… Откровенно говоря, Никита и сам не знал, что именно удерживало его от того, чтобы оформить отношения с девушкой, которая была ему близка и которую он, по его понятиям, любил. По-своему, то есть. Но брак… Помимо всех мутных неудобств он нес с собой нечто, что его даже пугало: он должен был сосредоточиться на ней, только на ней, и каждый несанкционированный взгляд на незнакомую девушку — на улице ли, в общественном ли месте, даже в окно — был чреват, при ее, Кати, ревности, язвительными замечаниями, если не скандалом… Плакала, конечно, его свобода, но он хотя бы отсрочит тот момент, когда это будет оформлено де-юре.

Собственно, кроме двух хвостов, у него на сердце ничего не лежит. А что такое два хвоста? Тьфу — и растереть…

Но на консультации это повторилось.

Сазонову, который, как обычно, ничего дельного не говорил, а объяснял азбучные истины с таким видом, словно читал Нобелевскую речь, помогала ассистентка. Какая-то незнакомая. Вешала экран, меняла слайды с графиками. Ходила по подиуму, на котором стояла кафедра, вставала на цыпочки, наклонялась, поправляла блузку, одергивала юбку…

Никита увидел ее. Неожиданно. Словно это была и не она. Раздавшееся, бесфоменное как квашня, тело. Два подбородка. Складки на пухлых кистях. Одышка. И губы — толстые, отвратительно багровые… Облачное тело на этот раз, едва появившись, моментально стало реальным.

Он был потрясен. Сидел, уставившись на нее, всю консультацию. Он словно выпал из времени, и когда Герка с Галымом растолкали его, не понимал, чего они от него хотят. Затем, вспомнив, огляделся растерянно, затравленно и поспешил из аудитории. Избегал глядеть на женщин. До самой «Интероптики». Там слегка расслабился, провел около часа, подбирая очки.

Но — тщетно…

Очки не избавили его от новоприобретенной способности. Он убедился в этом, едва выйдя из магазина. Все они — и худая брюнетка в белых бриджах, и полненькая, но не лишенная привлекательности, шатенка, и тоненькая, как тополек, едва опушившаяся девочка, подросток на грани детства и женственности — все они, когда он глядел на них, старели!

— Никита, что с тобой? У тебя… тебя… Да присядь. Что случилось?

Катя смотрела на него взволнованно, растерянно, с нескрываемым испугом.

— Дай… попить дай. Водки. Водка есть?

— Ты… чего? Что произошло? Почему ты отворачиваешься? Что с тобой?

Ее рука потянулась к холодильнику, но она продолжала испытующе глядеть на него, хотя видела, что его лицо в порядке. Он упорно не глядел на нее. Схватил стакан.

— Спасибо, — выпил залпом, вытер губы. Помолчал. Протянул ей. — Спасибо.

— Ты же не пьешь. Ты же… С мамой что-то? — Катя опустилась на табуретку, не выпуская стакана из рук.

— Нет… Со мной. — Он снова помолчал, глядя в пол. Отдышался. — Только не считай меня сумасшедшим. Хорошо? Пообещай мне, что никто об этом не узнает. Я расскажу.

Она медленно кивнула.

— Короче… — Он украдкой взглянул на нее. Потом еще раз — чуть дольше. И еще. — Короче, Кать, у меня что-то со зрением. Вижу как-то все… не так. То есть не не так, а… В общем, кажется, я знаю, в чем тут дело. По крайней мере, когда это началось. Там еще осталось?

Она налила ему еще водки — благо ее отец иногда прикладывался — и Никита продолжил:

— Я встретил в метро… одного типа. Странного такого. Он читал книжку. А с ним — девчонка. То есть она была не с ним, просто рядом оказалась. Симпатичная такая. Ну, и он хотел с ней познакомиться. Брякнул какую-то чушь. Она отказалась. А я возьми да и покажи ему на старуху: мол, вот какой она станет. А он мне что-то ответил, не помню что. И ты знаешь… — Он еще раз взглянул на нее — долго и напряженно. — Ты знаешь, я… — Он всхлипнул. — Я некоторых девушек… или женщин там… вижу теперь… ну, вместо них старух вижу. Лицо то же, только старое, ну и фигура, разумеется… Тех, на кого обращаю внимание. И очки не помогли… — Он показал ей их. — Ты мне веришь?

Катя смотрела на него с тем же выражением испуга, но что-то в ее лице стало меняться. По нему как будто пошла какая-то рябь.

— Веришь или нет?

Она кивнула. Издала сдавленный смешок. И вдруг побледнела.

— А…

— Нет. Ты — нет. Я заметил — стоит мне заинтересоваться девчонкой, ну, просто посмотреть на нее, улыбнуться там, со значением или без, отметить в ней какую-нибудь черту, — быстро заговорил он, — как это происходит. Понимаешь?

— А ты…

— Кать, я в порядке. Я не бухаю, ты знаешь. И не колюсь. И восточной философией не увлекаюсь. Я нормален. Скажи, ты мне веришь? — повторил он. — Главное, чтобы ты верила.

Ее лицо вдруг выразило какую-то мысль, еще смутную, а затем на нем появилось слабое подобие улыбки.